Я пью облака и замерзший дождь, уличную копоть и следы воробьиных лапок.
— И жизнь обрела смысл? — спрашиваю недоверчиво.
— Да нет, конечно, — смеется. — С чего бы? Но мне больше не хочется удавиться в чулане. Только это и важно.
Мне быстро все надоедает, и знал бы кто, как я сам себе надоел.
Хорошей погоды совершенно достаточно для счастья, а в плохую можно, к примеру, испечь яблочный пирог.
Человеческая память — несовершенный инструмент, к тому же люди склонны делить события своей жизни на «важные» и «несущественные»; несущественные, как правило, опускают, а они и есть правда, ее живая плоть, упустишь одну-единственную мелочь, и подлинности как не бывало.
Пожалуй, я действительно не понимаю. Ничего меня не «накрывает». Возможно, потому, что я никогда не выхожу на людную улицу целиком. Большая часть меня в это время остается, как ты выражаешься, «во дворце» и занимается делом. И не только в это время. Вообще всегда. Целиком я, кажется, только играю.
Видишь ли, дело жизни не так уж часто может стать профессией.
А когда мне становится совсем невмоготу, потому что волки везде, вы понимаете, абсолютно везде, не только в зарослях за околицей, они бродят по улицам, заходят в дома, даже в моей спальне прячется невидимый пока, но зубастый зверь, выжидающий удобного момента, чтобы вонзить клыки в беззащитное горло моего сновидения, — я не стану кричать и звать на помощь, это бессмысленно.
Вот за что я люблю поезда — иногда здесь можно стать Тем-Кто-Смотрит, и больше никем.
— Да нет, конечно, — смеется. — С чего бы? Но мне больше не хочется удавиться в чулане. Только это и важно.
Мне быстро все надоедает, и знал бы кто, как я сам себе надоел.
Хорошей погоды совершенно достаточно для счастья, а в плохую можно, к примеру, испечь яблочный пирог.
Человеческая память — несовершенный инструмент, к тому же люди склонны делить события своей жизни на «важные» и «несущественные»; несущественные, как правило, опускают, а они и есть правда, ее живая плоть, упустишь одну-единственную мелочь, и подлинности как не бывало.
Пожалуй, я действительно не понимаю. Ничего меня не «накрывает». Возможно, потому, что я никогда не выхожу на людную улицу целиком. Большая часть меня в это время остается, как ты выражаешься, «во дворце» и занимается делом. И не только в это время. Вообще всегда. Целиком я, кажется, только играю.
Видишь ли, дело жизни не так уж часто может стать профессией.
А когда мне становится совсем невмоготу, потому что волки везде, вы понимаете, абсолютно везде, не только в зарослях за околицей, они бродят по улицам, заходят в дома, даже в моей спальне прячется невидимый пока, но зубастый зверь, выжидающий удобного момента, чтобы вонзить клыки в беззащитное горло моего сновидения, — я не стану кричать и звать на помощь, это бессмысленно.
Вот за что я люблю поезда — иногда здесь можно стать Тем-Кто-Смотрит, и больше никем.